Представлена работа автора "Душа как ночная птица", 2008
Конфуций как-то сказал: если человек теряет гуманизм (любовь-лояльность к собрату), то он уже не совсем человек (а точнее, перестает быть человеком в полном смысле).
Конечно, то, что имел в виду философ, вкладывая в понятие гуманизма, совсем не то, что вкладываем мы. Но судя по его словам, для него это была важнейшая добродетель, хотя он жил за 5 веков до Христа и был язычником.
Наблюдая людей и их поступки не первый десяток лет трудно сохранить детский гуманизм школьного образца. Доходит до того, что не редкость слышать о презрении к человеку как слабой и низкой материи. Нередко ловишь себя на том, что люди перестают нравиться, как узнаешь кого поближе, а иного даже мельком. Агрессия, мелочность, едва скрываемая корысть и низость так и лезут в глаза. И тогда говоришь себе: и это человек? И ты человек. И кто знает, сколь часто ты сам вызываешь антипатию у других? Когда человек другого состава, другой конституции, другой установки на жизнь смотрит на тебя как на червяка, которого ему из-за разности потенциалов, ил самой банальной антипатии, а чаще по причине неудовлетворенности жизнью, из-за разных фобий, или даже обычной для него неприязни ко всему непонятному, неблизкому, - так и хочется раздавить.
Духовных атлетов, возможно, насчитать десятки, праведников - единицы. А, читая псалмы, не обнаруживаешь ни одного, кто бы ни испортился, не совратился. И ты стоишь среди них.
Печально терять близость с родным человеком, губительно разочарование. Даже самые близкие и родные могут отвернуться, могут оставить. Почему? Не находишь ответа. Ответы приходят, но все они как удары ножа в спину. И тут уже не знаешь, где теряешь человека, в себе или в другом? Сама человечность теряет тогда привлекательность, словно она только маска, как в Древнегреческом театре. Сняли маску, а за ней, как в гоголевской фантасмагории не видишь лица, и как сказал гоголевский городничий, повсюду видишь свиные рыла. А про себя подумаешь: и про тебя иной так считает, только на свой лад.
Что же человек, всегда ли он таков, как видят и оценивают его люди со стороны? Так ли уж открыт его мир, так ли хорошо в нем?
Если душа здорова, - говорите вы. А всегда ли она здорова? И что может определять это здоровье?
Разве душевная слепота есть только отторжение, а не просто уродство. А скудость интереса, нелюбовь даже к тому, кому, возможно, обязан жизнью, - уже не есть нездоровье?
Больная птица не летает, как и отягченная опустошенностью душа стремится только вниз, или скорее увлекается туда иной силой.
Опыт говорит, что тот, кто пресмыкается, не может творить, а несвобода души готова разрушать скорее, чем строить доброе и вечное в своей красоте.
Тогда потребен подвиг, потребна жертва, как выход из тупика. Потребно дерзновение, нужна харизма.
Но и харизматик не всегда обладает природными свойствами ударника. Он может иметь свою установку, свой ход, свой стиль и свой размер. Тогда природа его меняется, и как ночная птица, он охотится в непривычное для иного успеха время, вне видимых другими ориентиров, вне дневной славы героя. И между тем, он находит себе добычу, обретает свой удел, делает своё дело, и добивается успеха. Прежде всего, нематериального. Прежде всего, он находит себя, свою человечность, свой путь и сою судьбу. И тогда, против желания иных он бывает и счастлив и обнадежен.
Подвиг его души вначале незаметен. Но со временем дело его, его дар и его крест проявляются как дуб, стоящий при опушке леса, выходящий из тумана при рассвете в обновлении нового дня. И тогда его явление удивляет не меньше, чем восход солнца, который всегда нов и неожиданен. Всегда обнадеживает.
Крепость и сила идеи, рожденные подвигом этой души, как и очевидность новых связей, новых ключевых опор для обновленного сознания, которые он проявляет, также открываются тогда взору как вид этого крепкого дерева, стоящего при лесе как сторож при стаде. Этот дар тогда сам и ключ, и источник. Смотри на него, пользуйся им, и он откроет во всех своих изгибах и массе новое чудо. Любуйся тогда новым видом и новым словом, сказанным человеку в память о том, что он не одинок в этом мире. Что он проходит этот мир не один. Что он не одинок в своем одиночестве. Что он рождается после смерти для иной жизни, и имеет встречу. И к той жизни он должен готовиться сейчас, пока не пробил его час. И пусть это ночное время для полета, когда в сумраке трудно отличить доброе и злое, и не знаешь, кто твой истинный друг.
И между тем, ставший на крыло, не может оставаться на одном месте. Его жизнь - всегда познание, его состояние - всегда в пути. И сам он весь есть движение...
Так лети, душа моя - ночная птица!
О.С.
Представлена работа автора "Душа как ночная птица", 2008
Конфуций как-то сказал: если человек теряет гуманизм (любовь-лояльность к собрату), то он уже не совсем человек (а точнее, перестает быть человеком в полном смысле).
Конечно, то, что имел в виду философ, вкладывая в понятие гуманизма, совсем не то, что вкладываем мы. Но судя по его словам, для него это была важнейшая добродетель, хотя он жил за 5 веков до Христа и был язычником.
Наблюдая людей и их поступки не первый десяток лет трудно сохранить детский гуманизм школьного образца. Доходит до того, что не редкость слышать о презрении к человеку как слабой и низкой материи. Нередко ловишь себя на том, что люди перестают нравиться, как узнаешь кого поближе, а иного даже мельком. Агрессия, мелочность, едва скрываемая корысть и низость так и лезут в глаза. И тогда говоришь себе: и это человек? И ты человек. И кто знает, сколь часто ты сам вызываешь антипатию у других? Когда человек другого состава, другой конституции, другой установки на жизнь смотрит на тебя как на червяка, которого ему из-за разности потенциалов, ил самой банальной антипатии, а чаще по причине неудовлетворенности жизнью, из-за разных фобий, или даже обычной для него неприязни ко всему непонятному, неблизкому, - так и хочется раздавить.
Духовных атлетов, возможно, насчитать десятки, праведников - единицы. А, читая псалмы, не обнаруживаешь ни одного, кто бы ни испортился, не совратился. И ты стоишь среди них.
Печально терять близость с родным человеком, губительно разочарование. Даже самые близкие и родные могут отвернуться, могут оставить. Почему? Не находишь ответа. Ответы приходят, но все они как удары ножа в спину. И тут уже не знаешь, где теряешь человека, в себе или в другом? Сама человечность теряет тогда привлекательность, словно она только маска, как в Древнегреческом театре. Сняли маску, а за ней, как в гоголевской фантасмагории не видишь лица, и как сказал гоголевский городничий, повсюду видишь свиные рыла. А про себя подумаешь: и про тебя иной так считает, только на свой лад.
Что же человек, всегда ли он таков, как видят и оценивают его люди со стороны? Так ли уж открыт его мир, так ли хорошо в нем?
Если душа здорова, - говорите вы. А всегда ли она здорова? И что может определять это здоровье?
Разве душевная слепота есть только отторжение, а не просто уродство. А скудость интереса, нелюбовь даже к тому, кому, возможно, обязан жизнью, - уже не есть нездоровье?
Больная птица не летает, как и отягченная опустошенностью душа стремится только вниз, или скорее увлекается туда иной силой.
Опыт говорит, что тот, кто пресмыкается, не может творить, а несвобода души готова разрушать скорее, чем строить доброе и вечное в своей красоте.
Тогда потребен подвиг, потребна жертва, как выход из тупика. Потребно дерзновение, нужна харизма.
Но и харизматик не всегда обладает природными свойствами ударника. Он может иметь свою установку, свой ход, свой стиль и свой размер. Тогда природа его меняется, и как ночная птица, он охотится в непривычное для иного успеха время, вне видимых другими ориентиров, вне дневной славы героя. И между тем, он находит себе добычу, обретает свой удел, делает своё дело, и добивается успеха. Прежде всего, нематериального. Прежде всего, он находит себя, свою человечность, свой путь и сою судьбу. И тогда, против желания иных он бывает и счастлив и обнадежен.
Подвиг его души вначале незаметен. Но со временем дело его, его дар и его крест проявляются как дуб, стоящий при опушке леса, выходящий из тумана при рассвете в обновлении нового дня. И тогда его явление удивляет не меньше, чем восход солнца, который всегда нов и неожиданен. Всегда обнадеживает.
Крепость и сила идеи, рожденные подвигом этой души, как и очевидность новых связей, новых ключевых опор для обновленного сознания, которые он проявляет, также открываются тогда взору как вид этого крепкого дерева, стоящего при лесе как сторож при стаде. Этот дар тогда сам и ключ, и источник. Смотри на него, пользуйся им, и он откроет во всех своих изгибах и массе новое чудо. Любуйся тогда новым видом и новым словом, сказанным человеку в память о том, что он не одинок в этом мире. Что он проходит этот мир не один. Что он не одинок в своем одиночестве. Что он рождается после смерти для иной жизни, и имеет встречу. И к той жизни он должен готовиться сейчас, пока не пробил его час. И пусть это ночное время для полета, когда в сумраке трудно отличить доброе и злое, и не знаешь, кто твой истинный друг.
И между тем, ставший на крыло, не может оставаться на одном месте. Его жизнь - всегда познание, его состояние - всегда в пути. И сам он весь есть движение...
Так лети, душа моя - ночная птица!
О.С.
Представлена работа автора "Душа как ночная птица", 2008 Конфуций как-то сказал: если человек теряет гуманизм (любовь-лояльность к собрату), то он уже не совсем человек (а точнее, перестает быть человеком в полном смысле). Конечно, то, что имел в виду философ, вкладывая в понятие гуманизма, совсем не то, что вкладываем мы. Но судя по его словам, для него это была важнейшая добродетель, хотя он жил за 5 веков до Христа и был язычником. Наблюдая людей и их поступки не первый десяток лет трудно сохранить детский гуманизм школьного образца. Доходит до того, что не редкость слышать о презрении к человеку как слабой и низкой материи. Нередко ловишь себя на том, что люди перестают нравиться, как узнаешь кого поближе, а иного даже мельком. Агрессия, мелочность, едва скрываемая корысть и низость так и лезут в глаза. И тогда говоришь себе: и это человек? И ты человек. И кто знает, сколь часто ты сам вызываешь антипатию у других? Когда человек другого состава, другой конституции, другой установки на жизнь смотрит на тебя как на червяка, которого ему из-за разности потенциалов, ил самой банальной антипатии, а чаще по причине неудовлетворенности жизнью, из-за разных фобий, или даже обычной для него неприязни ко всему непонятному, неблизкому, - так и хочется раздавить. Духовных атлетов, возможно, насчитать десятки, праведников - единицы. А, читая псалмы, не обнаруживаешь ни одного, кто бы ни испортился, не совратился. И ты стоишь среди них. Печально терять близость с родным человеком, губительно разочарование. Даже самые близкие и родные могут отвернуться, могут оставить. Почему? Не находишь ответа. Ответы приходят, но все они как удары ножа в спину. И тут уже не знаешь, где теряешь человека, в себе или в другом? Сама человечность теряет тогда привлекательность, словно она только маска, как в Древнегреческом театре. Сняли маску, а за ней, как в гоголевской фантасмагории не видишь лица, и как сказал гоголевский городничий, повсюду видишь свиные рыла. А про себя подумаешь: и про тебя иной так считает, только на свой лад. Что же человек, всегда ли он таков, как видят и оценивают его люди со стороны? Так ли уж открыт его мир, так ли хорошо в нем? Если душа здорова, - говорите вы. А всегда ли она здорова? И что может определять это здоровье? Разве душевная слепота есть только отторжение, а не просто уродство. А скудость интереса, нелюбовь даже к тому, кому, возможно, обязан жизнью, - уже не есть нездоровье? Больная птица не летает, как и отягченная опустошенностью душа стремится только вниз, или скорее увлекается туда иной силой. Опыт говорит, что тот, кто пресмыкается, не может творить, а несвобода души готова разрушать скорее, чем строить доброе и вечное в своей красоте. Тогда потребен подвиг, потребна жертва, как выход из тупика. Потребно дерзновение, нужна харизма. Но и харизматик не всегда обладает природными свойствами ударника. Он может иметь свою установку, свой ход, свой стиль и свой размер. Тогда природа его меняется, и как ночная птица, он охотится в непривычное для иного успеха время, вне видимых другими ориентиров, вне дневной славы героя. И между тем, он находит себе добычу, обретает свой удел, делает своё дело, и добивается успеха. Прежде всего, нематериального. Прежде всего, он находит себя, свою человечность, свой путь и сою судьбу. И тогда, против желания иных он бывает и счастлив и обнадежен. Подвиг его души вначале незаметен. Но со временем дело его, его дар и его крест проявляются как дуб, стоящий при опушке леса, выходящий из тумана при рассвете в обновлении нового дня. И тогда его явление удивляет не меньше, чем восход солнца, который всегда нов и неожиданен. Всегда обнадеживает. Крепость и сила идеи, рожденные подвигом этой души, как и очевидность новых связей, новых ключевых опор для обновленного сознания, которые он проявляет, также открываются тогда взору как вид этого крепкого дерева, стоящего при лесе как сторож при стаде. Этот дар тогда сам и ключ, и источник. Смотри на него, пользуйся им, и он откроет во всех своих изгибах и массе новое чудо. Любуйся тогда новым видом и новым словом, сказанным человеку в память о том, что он не одинок в этом мире. Что он проходит этот мир не один. Что он не одинок в своем одиночестве. Что он рождается после смерти для иной жизни, и имеет встречу. И к той жизни он должен готовиться сейчас, пока не пробил его час. И пусть это ночное время для полета, когда в сумраке трудно отличить доброе и злое, и не знаешь, кто твой истинный друг. И между тем, ставший на крыло, не может оставаться на одном месте. Его жизнь - всегда познание, его состояние - всегда в пути. И сам он весь есть движение... Так лети, душа моя - ночная птица! О.С.
Представлена работа автора "Душа как ночная птица", 2008 Конфуций как-то сказал: если человек теряет гуманизм (любовь-лояльность к собрату), то он уже не совсем человек (а точнее, перестает быть человеком в полном смысле). Конечно, то, что имел в виду философ, вкладывая в понятие гуманизма, совсем не то, что вкладываем мы. Но судя по его словам, для него это была важнейшая добродетель, хотя он жил за 5 веков до Христа и был язычником. Наблюдая людей и их поступки не первый десяток лет трудно сохранить детский гуманизм школьного образца. Доходит до того, что не редкость слышать о презрении к человеку как слабой и низкой материи. Нередко ловишь себя на том, что люди перестают нравиться, как узнаешь кого поближе, а иного даже мельком. Агрессия, мелочность, едва скрываемая корысть и низость так и лезут в глаза. И тогда говоришь себе: и это человек? И ты человек. И кто знает, сколь часто ты сам вызываешь антипатию у других? Когда человек другого состава, другой конституции, другой установки на жизнь смотрит на тебя как на червяка, которого ему из-за разности потенциалов, ил самой банальной антипатии, а чаще по причине неудовлетворенности жизнью, из-за разных фобий, или даже обычной для него неприязни ко всему непонятному, неблизкому, - так и хочется раздавить. Духовных атлетов, возможно, насчитать десятки, праведников - единицы. А, читая псалмы, не обнаруживаешь ни одного, кто бы ни испортился, не совратился. И ты стоишь среди них. Печально терять близость с родным человеком, губительно разочарование. Даже самые близкие и родные могут отвернуться, могут оставить. Почему? Не находишь ответа. Ответы приходят, но все они как удары ножа в спину. И тут уже не знаешь, где теряешь человека, в себе или в другом? Сама человечность теряет тогда привлекательность, словно она только маска, как в Древнегреческом театре. Сняли маску, а за ней, как в гоголевской фантасмагории не видишь лица, и как сказал гоголевский городничий, повсюду видишь свиные рыла. А про себя подумаешь: и про тебя иной так считает, только на свой лад. Что же человек, всегда ли он таков, как видят и оценивают его люди со стороны? Так ли уж открыт его мир, так ли хорошо в нем? Если душа здорова, - говорите вы. А всегда ли она здорова? И что может определять это здоровье? Разве душевная слепота есть только отторжение, а не просто уродство. А скудость интереса, нелюбовь даже к тому, кому, возможно, обязан жизнью, - уже не есть нездоровье? Больная птица не летает, как и отягченная опустошенностью душа стремится только вниз, или скорее увлекается туда иной силой. Опыт говорит, что тот, кто пресмыкается, не может творить, а несвобода души готова разрушать скорее, чем строить доброе и вечное в своей красоте. Тогда потребен подвиг, потребна жертва, как выход из тупика. Потребно дерзновение, нужна харизма. Но и харизматик не всегда обладает природными свойствами ударника. Он может иметь свою установку, свой ход, свой стиль и свой размер. Тогда природа его меняется, и как ночная птица, он охотится в непривычное для иного успеха время, вне видимых другими ориентиров, вне дневной славы героя. И между тем, он находит себе добычу, обретает свой удел, делает своё дело, и добивается успеха. Прежде всего, нематериального. Прежде всего, он находит себя, свою человечность, свой путь и сою судьбу. И тогда, против желания иных он бывает и счастлив и обнадежен. Подвиг его души вначале незаметен. Но со временем дело его, его дар и его крест проявляются как дуб, стоящий при опушке леса, выходящий из тумана при рассвете в обновлении нового дня. И тогда его явление удивляет не меньше, чем восход солнца, который всегда нов и неожиданен. Всегда обнадеживает. Крепость и сила идеи, рожденные подвигом этой души, как и очевидность новых связей, новых ключевых опор для обновленного сознания, которые он проявляет, также открываются тогда взору как вид этого крепкого дерева, стоящего при лесе как сторож при стаде. Этот дар тогда сам и ключ, и источник. Смотри на него, пользуйся им, и он откроет во всех своих изгибах и массе новое чудо. Любуйся тогда новым видом и новым словом, сказанным человеку в память о том, что он не одинок в этом мире. Что он проходит этот мир не один. Что он не одинок в своем одиночестве. Что он рождается после смерти для иной жизни, и имеет встречу. И к той жизни он должен готовиться сейчас, пока не пробил его час. И пусть это ночное время для полета, когда в сумраке трудно отличить доброе и злое, и не знаешь, кто твой истинный друг. И между тем, ставший на крыло, не может оставаться на одном месте. Его жизнь - всегда познание, его состояние - всегда в пути. И сам он весь есть движение... Так лети, душа моя - ночная птица! О.С.